Чего стоит Париж? - Страница 120


К оглавлению

120

Екатерина Медичи любезно кивнула головой, довольная этим ходом.

– Что вы, мой дорогой! – Моя дражайшая теща возложила белую царственную руку на плечо своего зятя. – Поднимитесь с колен и следуйте за мной. А вас, Ваше Величество, – она обратилась к сыну, с нынешнего дня уже полноправному и единовластному королю Франции, – я заклинаю, не делайте ничего, за что впоследствии вам будет стыдно.

Генрих III, молчавший с самого появления своей матери, демонстративно отвернулся. И я лишь краем глаза заметил, что нижняя губа его закушена чуть ли не до крови. Всего лишь несколько дней назад достигнув заветного возраста – двадцати одного года, когда он уже обходился без регента и мог управлять самовластно, он, к ужасу своему, обнаружил, что по-прежнему не в силах противостоять мягкой, но несгибаемой воле королевы-матери. И судя по тому, что я имел возможность наблюдать сейчас, Паучиха отнюдь не собиралась слагать с себя права верховной власти, лишь едва прикрытые маской церемониальной почтительности.

* * *

Спустя несколько минут, я вновь находился в кабинете мадам Екатерины, пристыжено глядя на небесный свод столешницы, поддерживаемой мускулистыми резными атлантами.

– Так что же вызвало ваш гнев, мой дорогой Анри? Что означает сей не приличествующий вашему титулу нелепый скандал? – Государыня возложила персты на стол, сведя в молитвенном жесте кончики пальцев, демонстрируя готовность слушать буйного родственничка.

– Мадам, – чуть подпуская слезы в голос, начал я. – Все дело в том, что вчера утром состоялась дуэль, во время которой мой верный соратник шевалье Маноэль де Батц насмерть поразил коронеля Анжуйской гвардии Его Величества Луи де Беранже.

Темные глаза королевы-матери блеснули хорошо скрываемой радостью. Но лишь на миг, на очень короткий миг.

– Какая досада! Генрих так любил этого достойного дворянина.

– Признаться, я мало знал его, Ваше Величество, на также успел привязаться к нему, – в тон ей не замедлил произнести я.

– В замке Аврез ла Форе? – точно невзначай бросила моя августейшая собеседница, показывая свою осведомленность.

– Именно там, Ваше Величество, – с бесхитростной искренностью сознался я. – Луи желал нашего союза. Моего и короля Генриха. И потому помог мне спастись из Парижа.

Конечно, это была наглая ложь. Но дю Гуа она уже ничем повредить не могла. А с другой стороны, ведь своим бездействием Луи действительно помог нам бежать из столицы. Значит – не совсем ложь.

– Кроме того, – продолжал я, преданно глядя на Черную Вдову, – он сообщил, что, невзирая на грязное обвинение в цареубийстве, которому я был подвергнут за глаза, вы, мадам, не поверив подлой клевете, сами провели расследование и нашли виновным в смерти вашего сына и моего дорогого друга Карла испанского наемника барона де Ретюньи.

– Испанского наемника, – повторила за мной королева. – Конечно, испанского наемника.

– Я тоже так считал. Ваше Величество. Но вчера один почтенный человек из свиты его высокопреосвященства папского нунция заявил, что смерть государя Карла IX – дело рук самого дю Гуа! Наверняка так же думает и кардинал Солертини и, вероятно, его святейшество Пий V. Я растерян, Ваше Величество! Я не ведаю, где искать правду!

Екатерина Медичи, пристально глядя на меня, молча кивнула. Наверняка ей казалось, будто она понимает, что означает мое деланное простодушие. Несомненно, у меня имелись свидетельства, возможно, письменные и, возможно, не только названных мной людей в том, что, кроме основной версии о моей причастности к убийству Карла Валуа, имелись еще другие. Причем одна из них, та, в которой смерть короля приписывается фавориту его младшего брата, очень просто может стать официальной версией католической Церкви. В таком случае, стоит ли дальше вести ту странную игру, в которую по-прежнему играл королевский двор Франции и король Наварры? Что теперь выгоднее: признать убийцей Ретюньи, за которым стоит Церковь? Меня – возможного союзника в войне с Лигой и гаранта, пусть шаткого, но все же мира с гугенотами? Или же дю Гуа, за которым еще совсем недавно стоял Генрих III, но сейчас нет никого?

– Дю Гуа, – медленно произнесла вдовствующая королева. – Честно говоря, этот авантюрист никогда мне не нравился.

– Ну что вы! Он был такой обаятельный… – Я умолк, наткнувшись на ледяной взгляд темных глаз государыни. – Впрочем, вероятно, вы правы. Под изысканным покровом зачастую скрывается самое черное коварство. Что бы все мы делали без вашей мудрой проницательности! Но тогда выходит, что шевалье де Батц на поединке чести сразил тайного врага государства! Возможно, также испанского наемника!

– Вероятно, Ретюньи не был подкуплен испанцами.

– Я тоже не верю в это. Ваше Величество! Наверняка несчастный умер от дизентерии.

– Вы правы, мой дорогой, – не спуская с меня пристального взгляда, промолвила достойная наследница рода Медичи. – Несомненно, вы правы.

– Но тогда выходит, что Мано был направлен самим провидением, чтобы покарать убийцу? Разумно ли властью земной судить исполнителя власти небесной!

– Анри, вы еще так молоды. А потому не знаете, что, хотя скорпионы, посаженные в сосуд, и убивают друг друга, последний выживший не является вашим другом, невзирая на то что предохранил вас от опасности, таившейся в каждом из его собратьев. Его также следует раздавить.

– Мадам, – удивленно произнес я, поднимая брови. Аллегория Черной Вдовы была более чем прозрачна. – Мано – верный человек, и он не раз спасал меня в трудную минуту!

– Ах, Анри, Анри. Ремесло государя – суровое ремесло. Абсолютно верны лишь те, кто уже мертвы. Они уже не имеют возможности изменить. У остальных такой шанс еще есть. И многие воспользуются им, лишь только представится маломальская возможность. Вы ведь играете в шахматы, Анри? Стало быть, знаете. Игрок, который не дорожит фигурами, – проигрывает. И игрок, который слишком дорожит фигурами, тоже проигрывает. Выигрывает только тот, кто знает, когда надлежит двигать фигуры, а когда – жертвовать ими. Шахматы очень полезная игра для любого правителя.

120