Чего стоит Париж? - Страница 132

132

Сибелликус тяжко вздохнул, очевидно, утомленный страстностью своего повествования.

– Когда же подошел час расплаты, – чуть передохнув, продолжил он, – Мефистофель был в ярости, но ничего не мог поделать – все условия договора были соблюдены. Тогда он сказал, что я буду жить, покуда кто-то не откроет мне тайну моей смерти. Все мое магическое искусство, приумноженное за последние годы, оставалось со мной. Но теперь, что бы я при помощи него ни делал, – колдовство оборачивалось против меня же. Я мог зажечь взглядом свечу, но она тут же падала, вызывая пожар. Мог силою мысли принести сюда самые изысканные яства с королевского стола, но желудок не принимает их. Когда меня мучила жажда, я посылал ковшик в колодец набрать воды, но не было ни разу, чтобы, пытаясь смочить пересохшее горло, я не поперхнулся и не выдал все фонтаном обратно. Вот он, мой удел. Девять лет тому назад, когда Мефистофель отступился от меня, я удалился в эту уединенную башню, подаренную некогда здешним сюзереном, моим бывшим учеником, архиепископом Кельнским. Мне думалось, здесь, в тиши и уединении, можно будет прожить, не прибегая к волшебству, пользуясь лишь плодами земли да теми подношениями, которые щедро выделял мне покойный граф Сент-Омон. Увы, десять лет великолепного здоровья, дарованные черной магией, заставили меня забыться, и все недуги, таившиеся в теле долгие годы, обрушились разом, сокрушая ветхую плоть. Теперь мне без малого сто лет, и я уже не помню, когда в последний раз мог подняться с этого злополучного ложа, и нету страданий, которые бы я ни испытал за проведенные в могильном одиночестве годы. Потому заклинаю вас тем, что для вас свято, даровать мне удел всех людей – смерть, – выдохнул доктор Фауст, устало закрывая глаза.

– Да, пожалуйста, я согласен и без уговоров, – пожал плечами я. – Но как? Что я должен сделать?

– Возьмите свечу, – не поднимая век, прошептал наш источенный жизнью собеседник, – и найдите старый шкаф с вырезанным на дверце гербом. На нем два кентавра поддерживают щит, на коем три кусающие себя за хвост свившиеся змеи, несущие на своих шеях перстни с красным камнем. Откройте створки, и вы увидите небольшую глиняную бутыль. Отпейте из нее.

– И я вновь обрету память?

– Нет. Вы лишь станете на путь ее обретения, – устало произнес Сибелликус. – По этому пути вам надлежит пройти.

– А оно того, – вклинился в беседу Лис, все это время сосредоточенно изучавший едва различимые при слабом свете, но вполне явственные следы магических разрушений, – зельечко-то не прокисло? «Капитан! Я вот о чем думаю: ежели старикан утверждает, шо все его колдовство ему же по темечку приходит, то как бы его пойло у тебя в глотке колом не стало».

– «Да нет, вряд ли. К тому же ты будешь рядом. В случае чего – откачаешь».

– «Ну, это как получится».

– Не забывайте, юноша, что конечным итогом в этом деянии станет моя смерть, – приоткрыл глаза маг, должно быть, благодаря своему тайному искусству легко читавший чужие мысли. – К тому же Эльфийская Роса не может прокиснуть. Ну же, мсье, ступайте, не длите моих страданий!

Обозначенный Фаустом шкаф и глиняная бутыль с волшебным напитком нашлись довольно быстро. Передав Лису свечу, я откупорил сосуд, поднес его к носу, пытаясь в запахе уловить составляющие этого диковинного зелья. Но тщетно. Что бы ни таилось в бутыли, оно не имело запаха. Я, обреченно вздохнув, осенил себя крестным знамением и сделал большой глоток.

* * *

Никогда прежде хмельное так быстро не ударяло мне в голову, Стоило жидкости, приготовленной великим магом, коснуться пересохшей гортани, как мир вокруг расплылся яркой многоцветной лужей, забулькал радужными пузырями, пришел во вращение, валя невольную жертву с ног. Когда же наконец скорость головокружения снизилась до трех-четырех оборотов в минуту и я вновь смог без опаски разлепить глаза – мир вокруг и близко не напоминал мрачную башню Фауста. Я лежал под невысоким разлапистым деревом. Надо мной, сидя на ветке у дупла, радостно чирикала какая-то разноцветная птаха. Вокруг буйным цветом пестрело множество диковинных цветов самой небывалой формы и вида. Их странный пьянящий аромат служил наградой за время, проведенное с Фаустом. в его затхлых хоромах. Все это: и свежая зеленая трава, и благоуханные цветы, и радостная птица над головой – никак не напоминали желтеющий октябрьский пейзаж, оставленный по ту сторону полупустой бутыли. Которая, кстати, по-прежнему оставалась у меня в руках. Я попытался было подняться на локте.

– Мсье, прошу вас! – донеслось откуда-то, как мне показалось, из глубины древесного ствола. – Лежите спокойно. Всего одну коротенькую минуточку.

– Господи! – пробормотал я, донельзя пораженный несуразной разговорчивостью представителя зеленых насаждений.

– Тише! – умолял меня лиственный болтун. – Не спугните птицу.

Между тем яркая пичуга закончила щебетать, заинтересованно заглянула в дупло, впорхнула внутрь, вероятно, уловив движение вожделенного червячка… и…

– Благодарю вас, мсье. Теперь будьте любезны подняться. Вы лежите на моем сапоге.

Я вскочил как ужаленный. Кора, покрывавшая древесный ствол, на моих глазах начала превращаться в густую полосатую шерсть. Вокруг дупла, захлопнувшегося, едва лишь пернатая певунья неосторожно заскочила внутрь, прорезались длинные усы, после чего открылись глаза, затем из ствола вытянулись уши, ветви сами собой втянулись внутрь.

– Позвольте представиться, мсье. – Преображенное существо грациозно обмахнулось длинным пушистым хвостом, дотоле служившим одним из корней. – Кот в сапогах. К вашим услугам. Благодарю, что не спугнули мой завтрак.

132