Октябрь закончился, и начался ноябрь – месяц серого неба и проливных дождей, превращающих дороги Франции в подобия обмелевших рек. Как и ожидалось, в последних числах октября, опасаясь распутицы, а стало быть, невозможности подвоза припасов, маршал Гаспар де Со-Таванн снял безнадежно унылую осаду с Ла-Рошели и со скоростью, пожалуй, даже неприличной, бросился к Парижу, к долгожданным зимним квартирам. Впрочем, как ни быстро двигались его колонны, обогнать собственную смерть не удавалось еще никому. Промокнув под дождем, железный маршал, истинный автор побед при Жарнаке и Монкантуре, схватил воспаление легких, и умер, не доехав всего лишь одного лье до парижских ворот. Смерть доблестного учителя не прибавила хорошего настроения Генриху III, а вид оборванных голодных солдат, имеющих дерзость требовать причитающееся им денежное содержание, не прибавил популярности новому королю среди жителей столицы.
Всем и каждому было понятно, что гугеноты через короля Наваррского заключили тайный сговор с Его Величеством, что это сговор против истинной веры и что Ла-Рошель была попросту отдана еретикам, чтобы отныне стать их неофициальной столицей. В Париже начал расползаться слух, что на самом деле маршал Таванн умер не от воспаления легких, а вдохнув ядовитые пары из пакета, присланного ему Екатериной Медичи. В толпе распространялись все более и более ужасающие подробности о коварном плане Паучихи устранить всех вождей Лиги подобным способом. К этим мученикам причисляли, понятное дело, и покойного маршала. И хотя при жизни лучший кавалерист Франции так же мало помышлял о вопросах веры, как и о строительстве хрустального моста из Бордо в земли диких гуронов, народная молва сменила привычную старому вояке бургундскую каску на блестящий нимб сусального золота вокруг его седой головы.
Понятное дело, все эти россказни были чистейшей воды ложью, распускаемой гизарами, количество которых в Париже все возрастало. Особо рьяных ловили и бросали в застенок, но помогали подобные меры весьма слабо. Черная Вдова не покладая рук с неистовым упорством боролась со смутой, желая оградить любимца от бед и тревог, валившихся на его голову с первых дней царствования. Что и говорить, скучать ей не приходилось. На севере и северо-востоке страны собирал армию герцог Гиз, так и не дождавшийся обещанной ему Лисом Золотой Кепки Ильича. В Ла-Рошели стоял, истекая желчью, злобный карлик принц Кондэ, проникнутый ненавистью к королю-католику, сделавшему Его рогоносное Высочество посмешищем в глазах французов. Снятие осады с гугенотской цитадели наполнило его уверенностью в своей силе и полководческом таланте. Теперь он готовил войска к походу на Париж.
Но это было еще не все. Прибывший из Рима гонец привез известие, что, невзирая на приведенные доводы, его святейшество не желает расторгать брак католички Марии Клевской и гугенота Генриха де Кондэ, а уж тем более давать ей разрешение на повторный брак. Пока во Франции, благодаря попустительству королевской власти, складывалась возможность существования богомерзкой лютеранской ереси, пока сам христианнейший государь готов был терпеть при своем дворе вождей еретиков, о благосклонном решении столь щекотливого вопроса не могло быть и речи. Живи я в день получения этой депеши в Париже, Генрих Валуа наверняка бы приказал подстеречь меня на какой-нибудь темной аллее с целью продемонстрировать святейшему Папе неуклонную преданность в делах истинной веры. А уж то, что мэтр Руджиери в этот день инспектировал содержимое своего заветного ларца, чтобы угодить боголюбивому монарху, так это и вовсе к гадалке не ходить.
Однако я был далеко, в кругу друзей, а сообщение осенью и зимой во Франции весьма затруднено из-за отвратительного состояния дорог и бескормицы, заставляющей вынужденных странников путешествовать только большими караванами, наполовину груженными снедью для людей и кормом для лошадей. Правда, несколько раз в Юссе пробивались фельдъегери мадам Екатерины, но в основном чтобы потребовать у меня объяснений о хулиганских выходках истинного Беарнца, собирающего полки в родной Гаскони. Впрочем, благодаря усилиям пана Михала, нашпиговавшего своей агентурой войско Генриха де Бурбона, о всех налетах двойника, вернее, оригинала на различные слабо укрепленные королевские города с целью получения выкупа мне становилось известно задолго до того, как об этом узнавала Екатерина Медичи. Позиция защиты в этом случае была проста, хотя, вероятно, в глазах Черной Вдовы и не слишком убедительна: провокации непримиримых гугенотов, использующих, должно быть, человека, на меня похожего, чтобы сорвать союз, складывающийся между Валуа и Бурбоном.
Наверняка Екатерина не до конца верила этим объяснениям. Уж больно много верных соратников Генриха Наваррского следовало за «самозванцем» – Ларошфуко, Дюплесси-Морней, де Тремуй, да и «Железная рука» де Ла Ну, в конце концов не выдержавший соседства с мнительным и злобным Кондэ, устремился не на Луару, а в Нерак. Кроме того, у моей дорогой тещи имелось паническое заявление мадам де Сов о том, что я вовсе не тот, за кого себя выдаю. Тогда Ее Величеству было недосуг разбираться с этой нелепой выдумкой, ну а сейчас обворожительная наездница «Летучего эскадрона» мадам Екатерины печально вздыхала о чернобородом шляхтиче Михале Чарновском, прогуливаясь в парке Краковского дворца. Впрочем, уже, по слухам, вовсе и не вздыхала.
Но факт оставался фактом, поскольку хитроумные комбинации Мишеля Дюнуара и его многочисленной агентуры не заманили истинного Генриха в Юссе, чтобы здесь свести воедино разошедшиеся в ночь святого Варфоломея судьбы «королей Наваррских», то теперь передо мной вставала настоятельная необходимость доказать нужность французскому трону После долгих поисков способ был найден. План был авантюрный – дальше некуда, но в случае успеха судил немалые дивиденды.