Чего стоит Париж? - Страница 56

– Тогда Франсуа спросил меня, могу ли я вырастить для него черный алмаз.

– Разве такое возможно? – спросил я, стараясь глядеть чуть в сторону.

– В общем-то да, – кивнул мэтр Аббатиас. – Но это весьма опасное деяние. Конечно, черный алмаз невероятно красив, но еще более коварен. Ведь точно так, как алмаз истинный есть затвердевший солнечный свет и потому он питает энергией жизни всякого, кто его носит, камень, о котором просил меня герцог Алансонский, есть запечатленное сияние Луны, покровительницы ведьм и колдунов, мрачной богини Селены – холодной и безжизненной. Он способен изменить судьбу того, кто его носит, впитав в себя пламень жизни. Его высочество, должно быть, просто не знал этого…

Я согласно кивнул головой. Конечно же, французский принц крови, без пяти минут король Речи Посполитой, должен был оставаться вне подозрений, хотя лично я полагал, что Франсуа Алансонский был прекрасно осведомлен о чудесных свойствах камня. Интересно, в подарок кому он предназначался?! Впрочем, меня сейчас больше заботило другое. Возможность передать записку за стены замка. Точно подслушав мои мысли, Аббатиас прервал сам себя и, поглядев в окно, всплеснул руками:

– Простите покорно, сир! Я тут заболтался. Мне же надо идти в лес. Сейчас как раз час цветения Лацетии Компинус! Прошу позволения откланяться. Ваше Величество.

– В лес? Ну да, конечно. Лацетия Компинус – дело серьезное! Кстати, друг мой, там в лесу находится еще часть моих людей. Окажите любезность – снесите им записку. Полагаю, это не затруднит вас?

– Ну что вы, сир! Это не доставит мне никаких хлопот. Но как я найду их?

– Не трудитесь, они сами вас найдут, – небрежно заверил я ученого.

В этом я не сомневался. Наверняка выставленные Мано наблюдатели тщательно отслеживали всех входящих и выходящих из замка. И уж такой лакомый кусок, как одинокий алхимик, де Батц наверняка не упустит. Через несколько минут я уже протягивал любезному естествоиспытателю послание для своего лейтенанта:

– Прошу вас, почтеннейший мэтр Аббатиас.

– Можете не сомневаться, сир? – Ученый принял из моих рук сложенный вчетверо листок. Внезапно взгляд его стал озадаченным, точно вместо бумаги я протянул ему исписанную иероглифами плиту. – Прошу прощения, сир! Извините, бога ради, мою дерзость, но вы позволите взглянуть на ваши руки?

Не дождавшись ответа, со страстью исследователя, стирающей сословные различия, он ухватил меня за запястье и, развернув к себе ладони, впился в них взглядом.

– Невероятно!.. Невероятно! – после короткой паузы прошептал он. – Весьма странные линии. Жизнь краткая, но в то же время не имеющая конца. Однако странно другое. Это совсем не те линии, которые были у вас десять лет тому назад.

Лис говорил правду. Если до этого опознания у меня и оставались какие-либо сомнения, сейчас они развеялись окончательно. Я носил имя Вальдар Камдил, был англичанином, вернее, вестфольдингом и, что самое главное, являлся чужаком, абсолютным чужаком в этом мире. И в то же время не помнил этого – ни своего дома, ни семьи, ни прежней жизни. Одни клочки, обрывки – вроде как нынче ночью с сокровищами тамплиеров.

– Тише, Аббатиас, прошу вас, тише! Это великая тайна! Заклинаю вас, никому о ней не говорите. Месяц тому назад в результате страшного взрыва я впал в беспамятство, а когда очнулся – вот, сами видите… – Горечь моего вздоха была непередаваемой. – К тому же я много забыл. Быть может, вы, Мэтр, способны помочь мне вновь обрести себя?

– Нет, – покачал головой мой собеседник. – Это выше моих сил. Даже не знаю, кто мог бы помочь вам в этом. Вот разве что Жан Сибелликус взялся бы вернуть вам утерянную память.

– Сибелликус? – переспросил я, отчего-то напрягаясь. – Доктор Фауст?

– Он самый, Ваше Величество. Впрочем, вероятно, никто уже не знает, где он сейчас живет. Одно лишь известно о нем: он жив.

Глава 13

Слабый пол сильнее сильного в силу слабости сильного пола к слабому.
Нинон де Ланкло

Ученый скрылся за дверью, должно быть, на ходу обдумывая невиданный им доселе парадокс изменения линий на руке. Я готов был биться об заклад, что добродушный хиромант и в мыслях не имел числить за мной коварный подвох. Еще бы, я ведь так быстро вспомнил его, а стало быть, попросту не мог быть самозванцем! Знай мэтр Аббатиас о Варфоломеевской ночи, он и вовсе бы отринул прочь сомнения. Надо быть сумасшедшим, чтобы выдавать себя за короля Наварры, разыскиваемого во всех концах Франции. Но, похоже, в лесной глуши новости о беспорядках в столице и по сей день были неведомы. Так что чудо, которому он только что был свидетелем, непременно должно было иметь естественное научное объяснение. В раздумьях о природе столь загадочного феномена он и покинул замок.

Итак, я остался один. Наконец-то нашелся человек, способный если не помочь мне в розысках самого себя, то уж, во всяком случае, внятно посоветовать, кто бы это мог сделать. Жан Сибелликус. Странное дело, услышав это имя, я почти автоматически выпалил: «Доктор Фауст!» Теперь оставалось вспомнить, кто это такой. В голове моей крутились какие-то черти, лаборатории алхимиков и почему-то металлическая труба с хитрыми приспособлениями и ручками, при помощи которой солдат в странного вида форме поджигал устрашающего вида бронированное чудовище с огромным хоботом-пушкой. Но если об этом знал я, наверняка мог знать и Лис.

– «Генрих Наваррский вызывает шевалье д'Орбиньяка».

– «Здрасте! Слезай, приехали! Напольон саморощенный! Капитан, шо это тебя там проняло?»